Нам кажется, что такие семейные истории будут любопытны читателям. Но в первую очередь они адресованы молодёжи, которая должна не по кино- и телефильмам знать, как жили родители, деды и прадеды. И какие испытания выпали на долю целых поколений.
Сегодня мы завершаем начатый 12 июля первый цикл "Невыдуманных историй". Как и проанонсировано, публикации будут появляться по воскресеньям:
Это было осенью 1943 года. Отец вызвал нас из деревни в Витебск. Хозяином литейно-механических мастерских, в которых он работал, был немец. Отец называл его просто "шеф". Вот этот самый шеф и привёз нас в Вильнюс. Он собрал рабочих, объявил, что мастерская эвакуируется на запад, и предложил желающим ехать, поскольку оставаться в прифронтовой полосе опасно — здесь легко погибнуть, остаться без крова. А вероятнее всего, перед наступлением Красной Армии нас из Витебска просто вывезут в концлагерь.
У нас была соседка, переселившаяся в Витебск из Гатчины ещё до войны. Таких людей из Ленинграда и Ленинградской области было немало. Могу только предполагать, что это были люди, выселенные из Ленинградской области после убийства Кирова по причине сомнительного социального происхождения (с точки зрения советской власти). А у неё была ещё и фамилия немецкая.
Когда стало известно, что мы должны уезжать, она пришла к отцу с просьбой — спроси у своего шефа, нельзя ли и мне с вами поехать? Скажи, что я твоя сестра.
Отец спросил. Шеф ответил — гут, пусть едет. Тогда возник другой вопрос — а нельзя ли и корову прихватить? Шеф снова сказал — гут.
И вот Вильнюс. Поселили в пустом гетто на улице Шаулю, сказали не разбредаться. Мнимая сестра отца тут же устроилась на работу в казино, и ей разрешили выбрать себе другую квартиру. Так мы оказались в доме на Стефановской, где прожили до осени 1945-го.
В Вильнюсе жизнь оказалась спокойнее и сытней, чем в Витебске. Нам, как перемещённым лицам, сразу же выдали продуктовые карточки. Город был маленький, чистый, сравнительно мало разрушённый. Было электричество, работали бани (одна — на Стефановской, почти напротив нашего дома). В "Казино" показывали немецкие фильмы. Работало много частных магазинчиков, по улицам ходили дамы в шляпках и с муфточками.
Местное население, в основном польское, встретило нас довольно дружелюбно, среди них было немало тех, кому пришлось бежать из Польши в начале войны, поэтому они сочувствовали нашей судьбе.
Немец-шеф развернул свои мастерские в доме №6 по Наугардуко. Маминой сестре исполнилось 16 лет, её поставили на работу в прачечную по улице Лидос, но почти сразу же включили в списки для отправки в Германию и заперли в какое-то подобие тюрьмы на Доминиканской улице.
Но у неё на руке была ранка или язвочка, и она специально растравляла её, прикладывая позеленевщую медную монету, и в конце концов её отпустили.
К концу зимы 1944 года начались бомбардировки, наш район бомбили почти каждую ночь. Я возмущалась и протестовала, когда меня укладывали спать в пальто. Не помню, где мы прятались, так как ни разу не проснулась во время этих ночных прогулок, видно, бомбёжки стали для меня привычным фоном. Наш дом не пострадал, но соседние были изрядно разрушены, и днём люди выкапывали из-под развалин погибших и пострадавших.
Когда однажды утром обнаружили на подоконнике осколок, стали спать под большим столом, три стороны которого отец забил досками, а через оставшуюся мы заползали, как в шалаш.
К лету фронт подошёл вплотную к городу, бомбардировки прекратились, но было ясно, что вот-вот войдёт Красная Армия, немцы в панике готовились к бегству. Бои шли уже на окраинах города.
Бой в привокзальном районе начался, по-видимому, внезапно. Потому что мама, развешивающая белье в саду, должна была всё бросить и бежать прятаться. Через несколько дней жестяную ванночку с остатками белья подобрали в саду, всю в дырах от пуль и осколков. А всё население дома собралось в квартире первого этажа, где было относительно безопасно.
В периоды затишья моя 16-тилетняя тётка Нина вместе со сверстницей Галей отправлялись на разведку. Прежде всего нужно было раздобыть что-нибудь съестное — никаких припасов не было, и голод давал себя знать. В городе было множество разбитых складов, магазинов, и народ тащил оттуда, кто что мог. Девчонкам удалось притащить целый ящик яиц и сахара. А хлеба не было. Тогда женщины навертели большую миску гоголя-моголя и все дружно её опустошили. Потом девчонки из какого-то армейского склада притащили огромные глыбы шоколада, разбивали их прямо об лестницу и всем раздавали. Нас, детвору, такой рацион вполне устраивал и мы не переживали из-за отсутствия хлеба.
Кроме пищи для желудка, девчонки позаботились и о духовной пище. Они притащили откуда-то целый мешок книг. На книгах были штампы библиотек — 2-й гимназии, Виленского коммерческого училища, еврейского двухклассного училища и ещё каких-то. В своё время не спросила, где они раздобыли такое богатство, а теперь думаю, что вряд ли они бегали по всем городским училищам. Скорее всего, книги находились где-то в одном месте — в библиотечном коллекторе или в архиве.
В пользу этого говорит и то, что все книги были очень старые, самые "молодые" — 1905 года издания, остальные все — девятнадцатого века. Но книги были добротные, в прочных переплётах. Там были все русские классики от Ломоносова до Чехова, в разрозненном виде, было множество журналов — "Отечественные записки", "Живописное обозрение", "Русская мысль", "Мир Божий" и другие, было много научно-популярных книг по всем отраслям знания — истории, астрономии, естественных наук. Были детские журналы — "Звёздочка", "Игрушечка", "Детское чтение", в общем, всего не описать.
Многие из этих спасенных книг дожили до наших дней.. Мои родители из Витебска захватили только сборник рассказов Зощенко и почти полного Пушкина в одном толстенном томе, так что книжный голод был велик. А детских книг вообще не было. Это были мои первые книги, по ним я и читать училась.
Остаётся досказать немного. Прежде всего — про отцовского шефа. Он исчез дня за три до прихода Красной Армии, и никто ничего не знает о его дальнейшей судьбе. Всех его рабочих вызывали в НКВД, опрашивали. Никто ничего плохого о нём не мог сказать, хоть и боялись, что придётся отвечать за работу на врага.
Кое-кто даже высказал своё мнение о том, что он был антифашистом, на что майор, ведший допрос, заметил, что очень может быть. Во всяком случае, никаких репрессий не последовало. Литейно-механические мастерские остались на месте, только теперь уже назывались мастерскими Главного управления аэродромного строительства, и все рабочие так и продолжали в них работать.
И вот эта загадка не даёт мне покоя. Кем был этот человек? Вторым Шиндлером? Или Штирлицем областного масштаба? Может быть, он действительно хотел нас спасти? Или нам просто повезло, что понадобился эшелон и нас не довезли до места назначения? Как раз в это время из Белоруссии шли эшелоны в Освенцим. Может, и нас ждала такая же судьба? Но в концлагерь не везут с домашним барахлом и коровами. В общем, теперь уже ничего не узнать.
Моя молодая тётка начала работать в продпункте при вокзальном ресторане, этот продпункт снабжал продовольствием проходящие войска. На Новый год она повела меня на ёлку. Вместо деда Мороза под елкой сидел солдатик в пилотке и с баяном. Не помню, были ли подарки. Только теперь до нас стали доходить песни военного времени — "Землянка", "На солнечной поляночке", "Соловьи". Во время оккупации мы их не слышали, а теперь тётка приносила с работы все новые песни, переписывала их в блокнот.
Мы понемногу стали осваивать город, вместе с соседями выбирались за Белые Столбы, на Трёхкрестовую гору, в Бельмонт. Транспорта не было, кроме извозчиков. Понемногу начали ориентироваться в хитросплетениях улочек Старого города. Ходили на базар, который тогда был обильным, шумным и крикливым. Крестьяне торговали с возов, сидел целый ряд тёток с кастрюлями, стоящими на жаровнях, каждая полька нахваливала свой товар: "Клепсы з менсом!" что-то вроде цепеллинов), "Цястки!" (пирожные).
Тут же торговали старыми альбомами, открытками, патефонными пластинками. И тут же в толпе предлагали свои услуги уличные фотографы. Мне обычно у входа на рынок покупали песочное колечко с орехами. А на площади в Заречье, где сейчас стоит памятник яйцу, торговали мороженым незабываемого вкуса, в треугольных вафельных фунтиках. Мороженое, ириски, петушки на палочках — всё это была частная инициатива, которая в течение двух-трёх лет сошла на нет.
Ещё помню салюты летом 1944 года. Они были почти ежедневно в честь взятия новых населённых пунктов. Мы смотрели их из окна кухни, и какое это было впечатляющее зрелище — пышные разноцветные букеты на фоне освещённого прожекторами неба!
Летом и осенью мама и Нина стали наведываться в Витебск, устраиваясь на воинские поезда. Оттуда привозили выкопанное имущество, одежду, что была зарыта в землю перед войной. Туда везли то, что можно было купить здесь, и в чём остро нуждался Витебск — нитки, иголки, тетради и канцелярские принадлежности.
Зимой приходилось сидеть дома — не было одежды, а главное, обуви. Обувь за войну износилась, купить новую было негде. И, наверное, полгорода ходило в бурках. Потом и моя мама наловчилась их шить. Это самодельная обувь типа стёганых тряпичных сапог на вате. Их носили с калошами, у кого они были, или подшивали кусочками кожи или резины. Теперь такой обуви не увидишь и в музее, а тогда все щеголяли в бурках, а я свои ещё и после войны донашивала.
Запомнила взрыв на станции. Стёкла не вылетели, но подскочило и опрокинулось ведро с водой и с дивана упала полочка с ромбовидным зеркалом, зеркало разбилось. И я испугалась не взрыва, а того, что меня будут ругать. Когда в доме что-нибудь разбивалось или ломалось при моём участии, я обычно говорила — оно само. Иногда мне верили, но чаще нет. А тут, думаю, кто же мне поверит, что и ведро, и зеркало сами сорвались со своих мест? Но, конечно, не ругали.
И, наконец, день Победы. Вернее, ночь. Электричества не было, мы улеглись спать. Мама сквозь сон пыталась мне рассказывать сказку. Как вдруг застучали в дверь. Пришла "Чёрная" бабка с первого этажа – так её звали по-уличному, за ней и другие соседи с ошеломляющей новостью — война окончена!
Тут же все собрались в пустой комнате около веранды, каждый принёс что-то отметить праздник. А потом мама достала крошечный флакончик духов, который берегла с довоенного времени, и все соседки на радостях надушились.
А назавтра началась жизнь, в которой уже не было войны.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен