Историческая политика Евросоюза играет все большую роль в качестве инструмента формирования единой интерпретации прошлого в государствах-членах ЕС. Тем не менее, этот вопрос стал особенно важен в 2004 году, когда произошло расширение альянса за счет вступления в него постсоциалистических стран – Польши, стран Балтии и других.
На чем держится Евросоюз
ЕС проектировался как некий "предохранитель от войны", примиряющий Европу общими экономикой и ценностями. И поэтому в отношении Холокоста существует относительно достигнутый консенсус. Дело в том, что корни исторической политики Евросоюза произрастают из попыток Германии осмыслить свою роль во Второй мировой войне.
Как отмечают ученые, эта политика переплетена с интересами правительств и государств. Например, само это понятие появилось в ФРГ в начале 1980-х годов, когда новый канцлер Гельмут Коль проводил политику "морально-политического поворота", демонстративно направленную на укрепление немецкого патриотизма, что предусматривало ревизию ряда исторических фактов прошлого Германии.
Кроме того, Германия выплачивала компенсации Израилю в 1951–1965 годы ради репутационных интересов. При этом Берлин преследовал не цель "откупа", а стремился продемонстрировать свою экономическую состоятельность перед международным сообществом.
Так или иначе, можно сказать, что Германия стала первопроходцем в формировании исторической политики в Европе. Нарратив данной политики ФРГ строился на признании Холокоста как неопровержимого исторического события и покаянии за участие в нем, что предопределило один из основных постулатов всей исторической политики ЕС.
Как Брюссель "создает европейцев"
Сейчас ЕС переживает идеологический кризис, который отражается в разногласиях между государствами-членами. Показательными здесь являются выход Великобритании из объединения в начале 2020 года, а также продолжающиеся конфликты между Брюсселем и Варшавой, Вильнюсом и Будапештом.
Также наблюдается рост евроскептицизма, который проявляется в большем внимании к "национальности" государств и ее противопоставлении наднациональному. Немалую роль в этом играют вопросы, связанные с исторической памятью.
В политике по поддержанию памяти ЕС можно выделить три основных направления. Во-первых, историческая политика ЕС нацелена на создание образа "своих" с чувством общей принадлежности к Евросоюзу. Во-вторых, политика направлена на укрепление внутреннего единства. В-третьих, она нацелена на создание "негативной идентичности" посредством выстраивания образа "чужих".
В рамках формирования образа "своих" особую роль играет учреждение общих праздников. К таким можно отнести День Европы, отмечаемый 9 мая, или же Европейский день памяти жертв сталинизма и нацизма.
Кроме того, важным для создания нужного образа является и сооружение памятников. Например, в 2012 году в немецком Меце был открыт монумент в честь четырех политических деятелей, которых принято считать отцами-основателями Евросоюза: Конрада Аденауэра, Робера Шумана, Альчиде де Гаспери и Жана Монне.
Впрочем, ЕС прибегает и к молчаливой поддержке сноса "неправильных" монументов, относящихся к другой политической или культурной идентичности. В первую очередь, речь идет о сносе памятников советского периода в Восточной Европе.
Так как Евросоюз позиционируется как закономерная форма интеграции европейских государств, неугодные этой идее символы предаются либо уничтожению, либо замалчиванию.
Нельзя не отметить то, что важную роль в исторической памяти ЕС играет формирование "негативной идентичности" за счет России. Чтобы устранить РФ из списка европейских держав, придумываются некие "естественные" различия, такие как "агрессивность", "чуждость демократии" и так далее.
Кроме того, в европейском дискурсе замалчивается роль СССР в деле освобождения Европы от нацизма. Именно на антироссийской почве Брюсселю удается консолидироваться со странами Восточной Европы и формировать некий общий образ "полужертвы" России.
Проблемное расширение большого дома
Накануне расширения ЕС на Восток существовал достаточно прочно выработанный консенсус по поводу истории. В нем ключевым событием являлся Холокост, и на все страны ЕС так или иначе возлагалась ответственность за него.
Когда же произошло расширение блока, восточноевропейские страны, особенно балтийские, этот консенсус взорвали. Дело в том, что национальными героями в этих странах стали люди, которые прямо или косвенно участвовали в Холокосте.
При этом, используя образ жертвы, страны Балтии и Польша представляют себя как "жертвы тоталитаризма", вытесняя из дискуссии тему Холокоста.
Тем не менее, нельзя упускать из виду тот факт, что Германия всячески берет на себя вину за преступления прошедших лет. В частности, выступая в Варшаве по случаю 80-й годовщины начала Второй Мировой Войны, президент ФРГ Франк-Вальтер Штайнмайер попросил прощения за проступки Германии в прошлом и заявил, что ФРГ должна сделать больше для сплочения европейцев.
Кстати, в контексте данного мероприятия примечательно то, что представители России не были приглашены на мероприятие.
Это может объясняться тем, что в угоду политическим интересам польское правительство готово лавировать в поле исторической памяти, перекладывая на ту или иную сторону больше или меньше ответственности в угоду текущей политической ситуации, работая на формирование европейской идентичности как антипода Москве.
Двуличие Варшавы перед Европой
Память о Холокосте трансформировалась в межпоколенческий и транснациональный нарратив, став базисом для всего Евросоюза. Так как на момент вступления Польши в Евросоюз признание своей вины в Холокосте уже стало неким "входным билетом", Варшава признавала свое неудобное прошлое и проводила соответствующие акции.
Именно в этом свете Польше удалось провести беспрецедентные дебаты о своем неудобном прошлом. Это была масштабная дискуссия историков в 2000–2002 годах о массовых убийствах евреев в городе Едвабне, произошедших в 1941 году.
В ходе дебатов обсуждались проблемы антисемитизма, национализма, вопрос об отношении к нацистам и коммунистам, вопросы патриотизма, а также "национальная измена".
Впрочем, достигнув политической цели – вступления в ЕС, – Польша стала продвигать свою повестку в вопросах исторической памяти, смещая акцент с темы Холокоста на сталинский террор. В 2004 году группа польских ученых, близкая к правоконсервативной партии "Право и Справедливость", заявила о необходимости проведения в Польше активной защитой исторической памяти.
Вместе с тем, в 2004–2005 годах был запущен механизм создания новой версии истории, который получил название "Новая историческая политика". Главной ее чертой стал отказ от "критического патриотизма" и переход к неконсервативной национальной идеологии. При этом в рамках этой политики наблюдается стремление не подвергнуть пересмотру, а укоренить консервативные и националистические представления о прошлом.
В этом контексте также представляет интерес Музей Варшавского восстания, открытый в 2004 году. Примечательно, что его открытие сопровождалось бурными дебатами на тему прошлого как в польском обществе, так и между поляками и немцами.
Этим поступком правительство Польши постаралось закрепить постулат, в котором поляк выставлялся не как соучастник трагических событий XX века, а как герой, жертвующий собой в противостоянии с захватчиками.
"Одна Польша красивая в белом пальто стоит"
В контексте памяти Польши и ее самопрезентации представляется интересным взглянуть на миграционный кризис на Восточном фланге ЕС.
Осенью 2021 года порядка 10 тысяч нелегальных мигрантов из стран Ближнего Востока пытались проникнуть на территорию республики через Белоруссию, а польские силовики проявили жесткость, не свойственную даже грекам или венграм.
Кроме того, власти Польши проводили политику, направленную на создание образа Варшавы как защитника христианской Европы от Восточных варваров. В ход шли обвинения нелегалов в зоофилии на официальном уровне с формулировкой "и этих людей вы хотите интегрировать?".
Похоже, что так власти попытались обратиться к образу Польши как защитника Европы от "полчищ мусульман", как это было в старые времена, до раздела польского государства.
Также в контексте данного кризиса можно отследить и восприятие как в правительстве, так и в обществе разделения на "мы – они" в отношении Евросоюза.
Когда стало известно, что канцлер Германии Ангела Меркель провела переговоры с Лукашенко о возможном коридоре для мигрантов через Польшу с их последующим размещением в ФРГ, официальная Варшава отреагировала резко, заявив, что не будет соблюдать никаких договоренностей, достигнутых "за спиной Польши".
Как показала практика и успех новой исторической политики, поляки не расстались с национально-романтическим, героическим мифом о своем прошлом. В рамках этого мифа польский народ представляет собой не только "народ-мученик", но и "народ-герой", выступающий щитом Европы как перед исламской, так и перед "восточной угрозой".
Со своим уставом в чужой монастырь
Сама тема сталинских репрессий в исторической памяти расширенной Европы до сих пор вызывает дискуссии. Некоторые европейские ученые считают, что нарратив о ГУЛАГе "перетягивает одеяло" и мешает распространению информации о Холокосте.
Впрочем, относительный консенсус был найден. В качестве Дня поминовения жертв тоталитаризма было выбрано 23 августа, что говорит о стараниях Брюсселя умиротворить своих восточных партнеров.
Так, пока Западная Европа думает о том, как укоренить на Востоке память о жертвах Холокоста и воспринимает разговоры о сталинизме как способ избежать ответственности, Варшава ищет пути убедить Запад в том, что она сама – жертва тоталитаризма, и пытается заставить Европу забыть о полной роли Польши в истории XX века.
При этом отличительной чертой "исторической политики" в Польше является то, что она вовсе не защищена от вмешательства политики, как на Западе. Это особенно видно на контрасте с Великобританией, где дебаты о преподавании этого предмета очень интенсивные.
Конечно, политики в них участвуют, но они вынуждены делать это на экспертном публичном уровне. При этом такие организации, как Ассоциация школьных учителей, обладают мощным ресурсом и не позволяют "спускать сверху" трактовку событий прошлого.
Таким образом, между Варшавой и институтами ЕС существуют глубокие разночтения в понимании прошлого.
Не желая в полной мере признавать свое участие в гонениях на евреев, а также участие в разделе Чехословакии, Польша актуализирует сразу два нарратива в исторической памяти. Первый и главный из них заключается в образе Польши как жертвы действий соседей. При этом Варшава активно продвигает этот нарратив на уровне ЕС и достигает на этом поприще определенных успехов.
С другой стороны, при каких-либо спорах с Брюсселем, Варшава обращается к "национальному я", которое показывает польский народ не столько жертвой, сколько героем, защищающим "неблагодарный Запад". И если в случае "жертвенности" Брюссель в состоянии как-либо скоординировать свою политику, включив тему сталинских репрессий в общую историческую политику, то второй аспект представляет собой серьезное препятствие на пути к созданию общей исторической памяти между Западом и Востоком Европы.
Единственное поприще, на котором мнения и Брюсселя, и Варшавы совпадают, – это формирование антагонистической памяти через актуализацию образа "России – не Европы".
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.