Сегодня независимый информационно-аналитический портал BALTNEWS.lt хотел бы рассказать об ещё одном ветеране войны, жертве бандеровской оккупации Анне Сидоровне Лоскутовой. Даже сейчас, когда минуло столько лет со дня окончания войны, ей трудно вспоминать о том тяжёлом времени, жизни в оккупации и об ужасах пресловутой жестокости не только немцев, но "своих"…
"Далёкий 1941-й год… Тогда я была молодой 21-летней москвичкой, только-только вышедшей замуж. Счастье супружеской жизни длилось недолго, ведь совсем немного оставалось до начала Великой Отечественной войны и моего мужа сразу демобилизовали. А вот мне пришлось остаться, так как была "в положении" и сразу возник вопрос: куда я с ребёнком поеду?
Единственным выходом стала небольшая деревушка в Ельнинском районе Смоленской области, куда я и отправилась 29 мая. Отчётливо помню те давние события: 22 июня началась война, 15 июля я родила доченьку, а аккурат 19 июля пришли немцы.
Наша деревня, вся заросшая лесом, была расположена в такой глуши, что и письма-то тяжело доходили. Потому мы и не знали, что там на войне происходит. А тут немцы, как снег на голову! Так мы сразу оказались в оккупации. Соседнюю деревню Софиевку с её жителями сожгли в тот же день. Поначалу мы ничего не знали об этом, но в один день я пошла навестить соседей, еды попросить. Подхожу, и передо мной картина: огромное пепелище, в воздухе резкий запах сожжённых человеческих тел и звоны колоколов, как в Хатыни…
Нашу деревню, к счастью, не уничтожили и нас, как беженцев, не тронули. Только посчитали, сколько человек, а затем каждый день проверяли, не убежал ли кто. Очень часто, кто был помоложе, в партизаны уходили. Помню: поставили нас в ряд для пересчёта. Если одного не досчитывались, десять человек расстреливали.
В деревне мы жили отдельными группами. Из родных – только мои сёстры, Вера и Катя. Отец ушёл на фронт, а матушка умерла рано, ещё до войны. Нам троим в Великую Отечественную очень повезло, Бог миловал – в Сибирь не сослали, как многих в то время. А вот после войны все нам завидовали: не только остались живы, но не расстались и не потерялись. В то время это было редкостью…
А вот местных жителей убивали очень жестоко. Бандеровцы сильно зверствовали: и сжигали, и расстреливали, и выгоняли женщин раздетыми в 40-градусный мороз, при этом обливая холодной водой. А ещё любимым их развлечением было такое занятие — дают детям пустые бумажки от конфет, дети хватают, а они их по рукам плетками бьют и ржут.
"А ещё любимым их развлечением было такое занятие — дают детям пустые бумажки от конфет, дети хватают, а они их по рукам плетками бьют и ржут".
У дочери моей, Ниночки, на всю жизнь рефлекс остался. Теперь, если ей протягивают какую-то вещь, сразу же руки назад отводит.
Никого бандеровцы не жалели – ни женщин, ни детей. В головы стреляли, людей живыми закапывали, издевались, насиловали… Вредные, жестокие – ей-богу, хуже, чем немцы! А ещё знаете, ведь немцы воевали лишь с солдатами и партизанами, а с нами расправлялись именно бандеровцы, чтобы заслужить какую-то награду или высокий чин. Постоянно докладывали немцам, где чьи жены и мужья, где партизаны прятались… И вот свои-то хуже всех были!
Немцы жгли деревни лишь в начале войны, а потом уже этим занимались местные жители, полицаи и бандеровцы, работавшие на немцев. Они всюду по пятам за немцами ходили, выполняли всё, что прикажут… Иногда вспоминаю, какие там красивые месты были! Густой лес, рядом река, сады цветущие… А эти гады шли, разрушая и сжигая всю эту красоту на своем пути. Это страшно представить, а мы все это видели своими глазами..
"Немцы жгли деревни лишь в начале войны, а потом уже этим занимались местные жители, полицаи и бандеровцы, работавшие на немцев".
Нас хоть и не расстреляли и не сожгли, а работать заставляли по-чёрному — землю копали, дороги расчищали, мешки таскали… Женщин впрягали вместо лошади, другая – за плугом, так и работали…
С едой тогда сложно было: брали, откуда только могли. Обошла я как-то в один день пять сёл и, в итоге, получила столько же буханок хлеба. Взяла пару буханок и, ковыляя, понесла домой. Крёстная схватила хлеб и как заверещит: "Мой хлебушек! Никому не отдам!". Хотя и хлебом его назвать было трудно — месиво из глины и опилок, но было оно на вес золота. Ещё похлёбку варили из всего, что под руками было, а еду между собой делили. В те времена вообще всё общее было: кто что достал, то и делилось на всех. А картошка тогда какая вкусная была! Так вот мы и перебивались: с хлеба на картошку, с картошки на похлёбку.
Доченька моя, Ниночка, всё время была привязана ко мне, я очень боялась её потерять. Ведь знаете, одна из моих соседок прямо в первые дни войны ребёнка-то и потеряла. Она бежала от немцев через реку и с испуга начала рожать прямо в воде. Ребёночек с первым вздохом захлебнулся, а маму его пристрелили, чтобы не кричала…
Тогда все остальные матери начали привязывать своих деток к спине. Так и я, три года на себе её таскала, чтобы спасти. Хотя однажды не удалось спасти её от жестокой участи. Однажды полицаи поймали партизана и кто-то сказал, что это муж кого-то из нас. Бандеровцы нас собрали, чтобы узнать, где находятся наши мужья. Мы молчали, потому что сказать нам было нечего. Тогда полицаи растопили печку и положили на неё мокрое одеяло, а на него бросили наших деток. Двое их них, самые маленькие, умерли сразу, а моя дочь выжила. Дети кричали, мы ничем не могли им помочь, и тогда мучители посадили нас в чулан. Утром нас решили допросить по одному.
Нам снова повезло: утром пришли партизаны и отбили нас. Хотя Нина и осталась жива, да только здоровье потеряла – ноги её были сожжены и потребовалось долгое время, чтобы она вновь смогла ходить.
В то время обычные жители старались спасать партизан и пленных. Вот, например, ведут пленных по деревне. Женщины тут же выбегают и кричат: "Это мой муж! Это мой брат!". Таким образом забирали их к себе и спасали. Потом, когда война кончилась, у этих спасённых справка была, что они из этой деревни. Ведь после войны всех беженцев и пленных проверяли на предмет сотрудничества с немцами. И если бы выяснилось, что он был в плену или как-то был связан с немцами, наказания не избежать.
А когда пришли наши и стали гнать фашистов, в бою было много убитых и они падали один за другим прямо на наших глазах. Мы их стали оттастаскивать в сторону, и тут, гляжу, хлеб выпал у одного солдата! Ниночка увидела хлеб и как закричит: "Хлебушек, хлебушек!". Я схватила это сокровище, отдала дочери, чтобы та не кричала. Я тогда не сообразила, что немцев-то можно и обыскать! У них же полные сумки были: паёк, вода, а ещё деньги и даже золото. Но мне было настолько противно к ним прикасаться, что мы только и радовались, что их убили. В тот момент думала только о том, чтобы спастись, и от пуль своих же солдат не погибнуть…
Помнится, в один солнечный день войны я копалась в огороде. Идёт мимо солдат и говорит мне: "Вот у меня в кармане затерялись зернышки…". Он протянул мне девять зернышек, и все они взошли и потом эта пшеница пошла по всему району. Никогда не забуду того солдата и его счастливые девять зернышек!
Пожалуй, самый яркий момент из воспоминаний войны – это неопознанные летающие объекты. Нет, это не военные самолёты, а самые настоящие тарелки НЛО, что во время сражения русских и немцев сбивали вражеские самолёты. Наши стремительно пролетали мимо, а подбитые немцы со свистом пикировали вниз. Расскажи мне кто такое сейчас, не поверила бы, но это видели все жители деревни. Чудо, да и только!
Когда война закончилась, и советские солдаты вошли в деревню, мы испугались: "Откуда мы знаем, что это русские?". Ведь местные жители много кого тут повидали, уже и не могли отличить своего от чужого. Слава Богу, один из солдат догадался – пилотку снял и звезду нам показал, мол русский я, свой.
Какое в тот момент пришло облегчение – конец войне, конец страданиям! Нас накормили полевой кухней, мы впервые за многие года так наелись, что прямо за столом и уснули. И только вижу сквозь сон, как один солдат мою Нину на руках носит, печенье в чай макает и её кормит. А потом снял свои портянки и ножки ей заворачивает, чтобы не замерзла… Позже пришли врачи, осмотрели её ножки сожжённые, лечить начали. Я была такая замученная, что целые сутки проспала и даже забыла, что у меня ребёнок есть.
Кстати, когда наши наступали, а немцы в спешке убегали, моя тётя с двумя дочерьми спрятались на яблоне. Немцы подъехали на мотоциклах и стали набирать яблоки в дорогу. А трое женщин сидели в ветках яблони и боялись пошевелиться. Потом русские залезали на дерево, отпаивали их чаем и помогали спуститься – они же закоченели за столько часов без движения.
Все немцы, отступая, помогали только своим, а вот бандеровцев с собой взять они не пожелали. Никому они не были нужны, потому-то и выросло целое поколение, потомки этих бандеровцев. Свою идеологию, ненависть ко всему русскому они передавали из поколения в поколение. Нацистские преступники кто смог скрыться – скрылись, а бандеровцы до сих пор живучи…
"Нацистские преступники кто мог скрыться — скрылись, а бандеровцы до сих пор живучи…".
В 1947 году меня направили в Литву на восстановление народного хозяйства. Если бы в Москве осталась, то нас бы в Сибирь отправили, и никто бы не поверил, что мы были беженцами. А в Литве мы работали, и поначалу надо было 180 часов отработать бесплатно. Никто не роптал, все понимали, что надо восстанавливать утраченное. Что война может оставить? Голодно, холодно, все развалено и разбито…
В 1947 году меня направили в Литву на восстановление народного хозяйства. Если бы в Москве осталась, то нас бы в Сибирь отправили, и никто бы не поверил, что мы были беженцами.
Из воспоминаний дочери, Нины:
"Когда закончилась война, мне было ровно пять лет. И помню, все кричат: "Победа, победа!", целуются, обнимаются… А я выбрала самого высокого и красивого офицера, подхожу к нему, дёргаю за форму и говорю: "Я хочу увидеть Победу! Где эта Победа? Покажите мне её!".
Офицер подхватил меня на руки и говорит: "Ну, как тебе объяснить, что такое Победа? Стрелять больше не будут, голодать и прятаться не придётся. Вот вырастешь и поймёшь, что это такое – ПОБЕДА!".